По страницам настольной книги

Мустай Карим. Имя, олицетворяющее собой мудрость и великий писательский талант. Без преувеличения, символ Башкортостана.

У меня в руках читаная-перечитаная повесть «Долгое-долгое детство». Каждое новое прочтение – открытие. О чем она мне расскажет в очередной раз? О доброте, о детстве, о людях, память о которых жива в сердце всю жизнь. Может рассказать о воспитании. О культурных традициях башкирского народа. О моем деде! Пусть даже кусочками, я буду подчеркивать это имя в продолжение всего чтения.

С именем Мустая Карима я познакомилась раньше, чем с его творчеством. Мой отец всегда с гордостью рассказывал о близком общении с этим великим человеком. Они жили по соседству; когда уже Мустай агай приезжал с семьей из Уфы, папа вместе с другими деревенскими мальчишками играл на улице с сыном Мустафы Сафича Ильгизом (они примерно ровесники, папа 1941 года рождения).

Сама я видела писателя всего один раз, в декабре 1993 года, в актовом зале Стерлитамакского пединститута. Помню тот восторг, который переполнял душу от общения с писателем: величие и простота, душевность. Впечатление от встречи было очень сильное. Отсюда начинается собирание газет и журналов, в которых публиковались его выступления на слетах золотых медалистов республики, интервью в газетах и журналах. Затем среди различных методических пособий появились сборники И.И. Валеева «Нравственные уроки Мустая Карима», «Педагогика Мустая Карима», брошюра А.М. Шуралева «Поэзия Мустая Карима на уроках русской литературы», юбилейный (к 80-летию) альбом с воспоминаниями, фотографиями, стихами. И, конечно же: «Долгое-долгое детство», «Не бросай огонь, Прометей!», «Страна Айгуль», «В ночь лунного затмения», «Помилование» – золотая полка моей домашней библиотеки.

  В №12 за 2009 год журнала «Башкортостан кызы» читаю дневниковые записи писателя. Запись от 18 марта 1999 г. по-особому трогает душу. Позволю себе перевод великого писателя: «Сестра Розы Хадия апай была очень умная и трудолюбивая, но очень остра на язык. То, что создавала умом, острым языком портила. А наша соседка, неряха Гульчира несовершенную работу поправляла сладким языком. Хадия апай всегда проигрывала, а Гульчира выигрывала... Гульчира недопеченный пирог языком допекала и Валетдина угощала. Тот знай нахваливает угощение своей жены».

    Гульчира и Валетдин – мои бабушка и дедушка, и о них пишет Мустай Карим! Смею предположить, что они и стали прообразами героев «Долгое-долгое детство»!

    Впервые образ Валетдина появляется в главе «Праздник Курбан-байрам». Почему-то автор в продолжение всего повествования называет его «гнусавым». Спрашиваю у тети Мобайны (старшая сестра моего папы, 1933 года рождения, проживающая ныне у дочери в Челябинске), действительно ли гнусавым был наш дед? Она утверждает, что – нет, «папа был обычным, а вот гнусавым был соседский мальчишка Фаниль». Возможно, некий собирательный образ получился в повести. Но я читаю все страницы, все главы, все строчки, где есть Валетдин с особым трепетом. Ведь при жизни я не видела своего деда, он умер в 1967 году, а мои родители поженились в 1971-ом.

    Дедушка Валетдин самым первым из Кляшева ушел на фронт и самым последним вернулся. Провожали из поселка Алкино, там был пункт сбора. Письма писал редко, в какое-то время совсем не было вестей. Оказалось, попал в плен. Сумел сбежать. Вышел на линию фронта и перешел к своим. Клеймо на теле, выжженное в концлагере, всю жизнь напоминало о тех ужасах, которые пришлось пережить в годы войны.

Победу Марданов Валетдин Хисамутдинович встретил в Венгрии. Домой вернулся в октябре 1945 года.

«Помню, когда училась во 2 классе, – вспоминает Мобайна инэй, – была осень, папа пришел с фронта сразу в школу, я маленькая была, он поднял меня на руки, а мне так неудобно было: какой-то незнакомый дядя весь в орденах, медалях, меня обнимает, дочкой называет... Я ведь не узнала его!»

    Валетдин очень хорошо говорил по-русски, пел русские песни. Об этом в повести читаем в главе «Опозоренный город»: «Валетдин и его бабушка, совсем дряхлая старушка Гидельниса, живут вдвоем. Отец Валетдина с германской войны не вернулся, мать в другой аул, в Кусюм, замуж вышла. «Скотом-имением» же зовется – однорогая желто-пегая коза. И коза-то не коза – косуля настоящая. То и дело аульское стадо куда-нибудь уведет. Валетдин не нахвалится: «Наша пегая коза всему стаду голова, темноту вашу: вислопузых невежественных коров да бестолочь баранью – куда хочет, заведет. Хотя молока и не в избытке дает, она высоким своим положением известна, по делам почитаема...».

  «Их избушка, маленькая, в один размах – что вдоль, что поперек – наш главный стан. И зимой, и летом ребята с Верхнего конца улицы здесь собираются. Тут вольготно. Ни запретов, ни ругани. Потому и малую просьбу бабушки Гидельнисы спешим выполнить с большим усердием. По правде говоря, ее хитрый «столб золотой» насчет работы вовсе не из тех, кому такая громкая похвала положена. Захочет – исполнит просьбу, не захочет – хоть убей, и щетинкой, как говорится, не шевельнет. Упрямством он набит туго».

« – Я обычаи русских все изучил. Они, коли начнут праздновать – так на целую неделю, раньше не успокоятся. От воскресенья до воскресенья гуляют...

Валетдин знает, что говорит. Когда его мать замуж вышла, он не то три, не то четыре месяца в русской деревне, приюте жил. Там он и по-поросячьи хрюкать научился. Так, похоже, хрюкает, что его бабушка в ужас приходит. Но по-русски говорить не выучился».

« – Эге, ребята, вон «Калачи» написано. Калачная лавка это, – сообщил Валетдин, который лучше всех нас умеет читать».

Валетдин становится вожаком, когда ребята идут в город на калашный праздник.

  « – Там каменная мечеть с двумя минаретами есть, так печи в ней топит нашего кусюмского свата близкий сват, – похвастался Валетдин. – Если зайду к нему, обнимет да и приподнимет. Вот увидите».

  Действительно, «увидим». (Эпизод, который повествует о том, как Валетдин со своими друзьями нашел «близкого свата кусюмовского свата» – свидетельство гостеприимности, добродушия бедной семьи – можно отдельно изучить на уроке родной литературы в среднем звене. Такую цель я себе ставлю как учитель словесности).

   А вот в главе «Потехи ради» рассказывается о Гульчире: «Гульчира, про которую говорят «у змеи ногти обстригла», поспорила с подругой Гайшой, что она с глухой Минзифы исподние штаны снимет. И у нее это получается! «Хитра очень и своего не упустит».

  Перелистываю главу «Ак-Йондоз» – одну из сильных в повести, как мне кажется. В ней – торжество любви. В ней – становление личности главного героя. В ней собраны все герои повести с их прошлым и настоящим.

Читаю эпизод. Перед отправкой на фронт 24 июня 1941 года первые уходящие прощаются со своими земляками. Марагим клянется в верности перед своей Отчизной. «Ак -Йондоз своей клянусь, дважды клянусь: аул наш не опозорю....

...Гнусавый Валетдин взял крошечного сына из рук жены и подкинул в воздух: «Сыном свои Зигандаром!»

   Семья, родной дом, родная деревня, односельчане – важные ценности, о которых задумываешься при чтении произведений Мустая Карима. И хочется вновь и вновь съездить на родину отца, почтить память близких сердцу людей. Почтить память великого башкирского поэта и писателя.

… Деревня Кляшево находится совсем недалеко от Уфы. Въезд в деревню сопровождается особенным, торжественным чувством. Вот по этой улице бегал мой отец. Бывшая Губернаторская. Мечеть. Школа. Все очень красиво, ухожено.

  «Источник здесь поэзии Мустая Карима, не испив его, не проходите мимо!» – гласит надпись у колодца. И мы вдохновенно пьем эту святую воду! Святые истоки башкирской культуры. Истоки моих предков. Мои истоки.

    На въезде в деревню установлен щит, на котором строчки из стихотворения Мустая Карима о родном крае. О родине.

    А что такое родина? Это не только место, где человек родился, но и родина его родителей. Это и школа, которая дала основное образование, и институт, который определил будущую профессию… Для меня это еще и большая классическая литература, где рядом с Шекспиром, Пушкиным, Толстым, Блоком, – прекрасный и великий Учитель – Мустай Карим.